|
19 августа, ночь.
Я сижу в Командорской избе. На столе, на консервной банке оплывает свеча. Между рамами трубчатый мох, за окном ущербная Луна, Млечный Путь и остывающие угли костра. На нарах спят мои товарищи. В избе шуршат мыши. Вокруг избы - бурундуки. Кто-то скребет и чавкает в углу, но кинуть в ту сторону вибрамом нельзя: разбудишь группу.
Все космодранцы, что остались в тайге, спят в своих палатках-"гробиках", двадцать один человек. Спят на Ямоко и Укагите, Хушме и Чавидоконе, Северном разрезе и Муторайской тропе. Скоро над Южным болотом поплывет рассвет, мы проснемся, завяжем свои обмотки, затянем поперек лба марлевые повязки, взгромоздим на спины "горбы"-рюкзаки и снова уйдем искать. Скорей бы уйти!
Перед тем как залезть в спальник, я вышел из избы - убрать с "кухни" продукты, чтоб не достались бурундукам. Луна светила поосеннему холодно, и казалось, что лес на сопке прорисован китайской тушью по серебру. Угли в очаге были яркоалого цвета и мерцали, когда от болота налетал сквозняк. Над Северным торфяником повисли гроздья звездных скоплений. В этот момент я ощутил то, о чем позже прочитал в письме Б. Б. :
Все мои сезоны своеобразны, неповторимы. У каждого свое лицо, своя изюминка. Но первый сезон - легендарен. Он голубой и розовый. И еще - ярко-зеленый. Тогда я впервые увидел небо. Огромное и бездонное. Мы с Викой ночевали на вершине Северной. Вершинка открытая и вся Великая котловина как на ладони. Маленький костерок с мятущимся пламенем. Зябко и чуть-чуть тревожно. Тишина изначальная. Будто время остановилось и ты не знаешь, в каком ты веке, в какой эпохе... А вокруг - бездна. Да такая, что я себя ощутил летящим среди звезд. Я тогда себя почувствовал (не понял разумом, а именно ощутил) гражданином Вселенной.
Мой дневник. 23 августа. Пристань.
Группа "Лес" закончила полевые работы и ждет вертолета на заимке. Последние 18 участников метеоритной экспедиции. Мы остаемся и продолжаем работу: Абрамов, Хегай, Стальмаков, Оля Луткова и я. Стоим лагерем пока на Пристани. Задача - найти "переживший" лес на юге и определить вектор распространения пожара. Для окончательного подтверждения гипотезы о турбулентной колонке данных пока недостаточно.
Уходим в поиск сегодня двумя группами: Абрамов и Хегай - по левому берегу Хушмы вниз по течению, мы - по правому берегу через Кражуркан и дальше. Кроме нас здесь еще остаются Скрябина и Щепеткин, они отправились на озеро Чеко.
Продуктов у нас пока хватает: тушенка, крупы, мука, яичный порошок, какао, поллитра спирта. Ночью, правда, некоторые мешки прогрызли мыши - бегают по нашим спальникам и чавкают. Бурундуки воруют лепешки прямо со стола. В избе над дверью осиное гнездо. Осы таскают из обеденных мисок мясо: садятся прямо в миску и взлетают, держа в лапках длинные волоконца тушенки. Они безостановочно снуют туда-сюда, будто на конвейере. Коля решил отогнать ос - то ли ему жаль стало мяса, то ли он вообще ос боялся. Он стал в раздражении махать руками и оса укусила его в ухо. Абрамов от неожиданности покачнулся и упал на землю вместе со скамейкой, уронил котел с грибами в белом соусе, вылил на себя кружку чая со смородиной и рассыпал бруснику. Ухо у него распухло, побагровело и болело целые сутки.
Во время маршрута по правому берегу Хушмы, километрах в трех от пересечения реки с тропой Кулика, мы обнаружили на вершине береговой сопки расчищенную площадку со сторонами 50 метров. Все деревья спилены бензопилой, вырост подрост - сосенки лет 15-20-ти.
Мы заложили площадку на правом берегу. Лес мрачный, часто стоят тощие лиственнички, сыро и темно. Здесь в разное время прошло много пожаров, и вектор движения пожара Восьмого года определить нелегко, мешает склон, да и лес, я повторяю, дурной. Внизу долина Хушмы, заросли хаякты, листья березки уже все красные - осень. Днем жара, а ночью заморозки, в кружках лед. В долине стоят лиственницы в два обхвата, их нижние сучья толщиной с обычное дерево. Абрамов подходит к ним, поправляет на носу очки и говорит: "Ну, этому зайцу лет триста!". Дальше - сама Хушма, высокий берег, обрыв, вода прозрачная, мелкая, видны водоросли и камни - красная яшма, халцедоны и сердолики. На шиверах трясунчики, вечное колебание которых летом приводило меня в веселое расположение духа, а теперь почему-то вызывает печаль.
Иногда, когда на пути нам встречалось очередное царь-дерево - "листвень", Абрамов стаскивал с головы свою вязаную оранжевую шапку и говорил: "Присядем, проникнемся!..". И плюхался у подножия лиственницы прямо в мох. Посидев молча минуту-другую, мы вставали и шли дальше. Цель этих Колиных "посиделок" я понял, получив после экспедиции письмо от Оли Лутковой. "Самое главное, - написала она, - поймать момент, когда ничто не может тебе помешать...".
25 августа. Берег Хушмы.
Мы закончили работы на последней площадке. Стоим на обрыве над Хушмой. Ночью ясное звездное небо и холод, днем солнце и ветер. Жара градусов за двадцать. Говорят, что в конце августа здесь, случается, уже выпадает снег, а тут "бабье лето" вторую неделю.
Утром мы проснулись от того, что кто-то кричал в тайге. Дима Стальмаков, готовивший завтрак, выстрелил из карабина. Ответили дуплетом. Через час на правый берег вышли Длинный и Миша Горбатенко, оба с ружьями. Рассказали, что вертолета на Центр еще не было, а продукты на исходе - нет сухарей, жира и чая, тушенки осталась одна банка на всех. И вот, их послали в Ванавару выгонять вертолет. Чернов вывихнул ногу, на заимке скопилось много оборудования, которое необходимо отправить. Мы отдали гонцам последний спирт из "НЗ" и кое-какие продукты.
Вчера мы подрубили сосну у самого берега реки. Ей пятьдесят четыре года, а она толще "переживших" деревьев. Поразительный прирост: толщина отдельных годовых колец достигает 7 миллиметров. Абрамов говорит, что видел у сосен на Хушме кольца до 11 миллиметров: эти молодые деревья очень толстые у комля, невысокие, конусом сужаются к вершине.
Этот эффект у деревьев наблюдается вдоль траектории Фаста. На карте исследований получается интересная картина. Зона "А", включающая все деревья с высоким приростом, вытянута по траектории широким овалом. Внутри нее овал поуже - зона "Б", деревья с высоким приростом возраста 60 лет. И дальше, как матрешки - зона "Г", деревья возраста 40 лет, и зона "Г" - 20-ти летние. Зона "Г", самая узкая, имеет ширину в 5 километров. Чем объяснить высокий прирост в этом случае? Тем, что после вывала и пожара стало больше света и золы в почве? Выпадением вещества? Излучением? Этим вопросом сейчас занимается руководитель экспедиции Н. В. Васильев.
У подрубленной сосны Абрамов, как это иногда бывало, сказал мне: "Давай посидим, проникнемся!". Обычно это значило - просто отдохнуть, помолчать и обратить внимание на то, что тебя окружает. Но на этот раз Коля процитировал показания очевидца тунгусского события, эвенка-шамана Аксенова: "Был я тогда на Макихте, забил оленя, свежевать тушу шел. Вдруг все стало красным: моя собака. Деревья. Трава. Тут и шарахнуло. Я потерял сознание. Очнулся - кругом тайга горит. Тут я его и увидел. Ты не подумай, что это был Бог. Это был дьявол. Летит, впереди у него два красных глаза, длинный, похожий на сома, с хвостом, без грома, как глухарь летит: фурр, фурр... Пошел я в стойбище, там все бегают напуганные, а в избе сам Павел Доонов сидит и ничего не понимает...".
Пристань.
Вечером мы сварили дичь с грибами, но с тропы вышли двенадцать космодранцев - они решили идти с заимки в Ванавару пешком. Несколько человек остались ждать вертолета. Продуктов у них почти не осталось. Рассказывают, что Дмитрий Яшков, Олег Клыков и Володя Трусов съели собаку Собольку, которую привела с собой из Ванавары Оля Скрябина. Оля переживает: собаку дал ей "на выгул" охотник Виталий Воронов.
Абрамов и Стальмаков бегали на Лабараторию "лабазить" карабин. "Лабазить" - выражение Андрея Черникова. У него в рюкзаке есть, как он говорит, "маленький лабазик" со специями, шоколадом и разными деликатесами, куда он залезает при необходимости. А у меня такого "лабазика" нет...
Я топил баню. Топил лиственницей, до самой темноты, угарел, разомлел от жара, волосы трещат, пот течет, воздух раскален, к лавкам не притронуться... Потом - в ночную Хушму, и повело, зашатало, так что чуть не упал на скользкой тропинке. У костра сидел уже безо всяких мыслей, смотрел в угли.
26 августа.
В семь утра в Ванавару ушла первая группа. За ней остальные. Ушли в дождь, холод и грязь. Сегодня первый день осени - небо пеленой, мелкий дождь. Все вымокло, прогоркло, посерело. Вчера я с сопки видел пожар километрах в пяти за Хушмой, в районе Кражуркана и Купальни Зоткина. Еще Длинный с Горбатенко рассказывали, что учуяли перед Купальней запах костра (они тогда решили, что это наш костер - группы Абрамова). Абрамов сидит мрачный: фронт пожара может пройти по Куликовке и захватить наших или нас самих. По свежей гари мы, по всей видимости, пройти сможем, вот только жаль тех мест, красивые места. Может быть, дождь потушит пламя?
Ушли группы Кардаша, Русских и Аркаева. Пристань опустела, остались только мы пятеро и дождь. Все спят. Хегай и Луткова не спали предыдущую ночь, готовили еду на дорогу. Абрамов и Стальмаков бродили по тайге. К бане не успели, остыла.
27 августа. Стоянка на Купальне Зоткина.
В путь мы вышли в 7 вечера. Дошли до Кражуркана, хотели встать на ночевку, но ручей пересох. Бродили по каменистому руслу, гремели котелками, но воды не нашли. К болоту Зоткина добрались уже в темноте. Здесь вода есть в мочежинах.
Стальмаков заболел: температура, говорит, что отекают легкие, и через пару дней он свалится, так что надо скорее возвращаться в цивилизацию. Абрамов говорит, что у Димы пневмония, потому что он вчера уснул на нарах в мокрой одежде. Влили в него четыре глотка спирта, потеплее одели и отправили спать.
Тайга в дыму. Шагах в двадцати от палаток остановился фронт низового пожара. Горят пни, сыплют искрами, тлеет дерн, вспыхивает можжевельник, вокруг чад и гнилушки. Ночью трещат и падают выгоревшие деревья. Мы не спим, наши нервы напряжены: ждем, а вдруг пожар двинется на нас, хотя, ночью пожары не идут, да и этот почти потух.
Прочитав эти записки, которые я прислал на его томский адрес, Н. Абрамов поправил меня в письме:
И последняя запись в моем дневнике:
Ночью мы замерзли. Утро холодное. Зябнут уши, пар изо рта, на кочках наст. Идешь - хрум-хрум, хрум-хрум, на багульнике иней, вода в кружках и котлах замерзла, чистый лед. Застыла паста в авторучке и приходится каждую минуту на нее дышать. Дымное солнце светит сквозь лес. Мы снова уходим.
Эпилог
Это был последний год, когда великая и ужасная Тропа Кулика существовала в своем изначальном виде - от знакомого поворота на Большак до изб Кулика. Еще где-то на мосту через Юктыкон, или даже ранее мы обнаружили, что Тропы тут более нет. По следам первых оленных тунгусских экспедиций, воняя соляркой и скрежеща траками, на железном брюхе прокатилась печально известная многим участникам КСЭ "трелевка" - унылый, разбитый, отвратительно-вязкий и скорбный путь до самой Сахары. Мы погрузились в его мутное чрево по пояс, потерянно озираясь и ища вдруг исчезнувший куда-то наш путь в Ванавару. Тщетно - лишь раскатанная гусеницами лесо-возов коричневая грязь с бездонными осенними лужами нагло развалилась перед нами. Нечего и говорить, что не застали мы и легендарной кучи драных кед у Большака.
Только потом, много позже, я понял, что в 1984-м сподобился откровения - преодолелтаки Куликовку так, как ее следовало бы преодолевать каждому из Проходящих.
Мы вскочили на подножку уходящего поезда - и он увез нас в Мечту.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Раскладка пути от Ванавары до Пристани по трелевке и Тропе Кулика, записанная автором в полевом дневнике 1991 года.
ТРЕЛЕВКА
Большак - Юктыкон (35 мин.)
Юктыкон - Тригопункт (15 мин.)
Тригопункт - Петрик (120 мин.)
Петрик - Буркан, начало вырубки (45 мин.)
Буркан, начало вырубки - Буркан, конец вырубки (30 мин.)
Буркан, конец вырубки - Надеждин Уголок (20 мин.)
Надеждин Уголок - Лимпопо (50 мин.)
Лимпопо - Сахара (50 мин.)
Сахара - Чамба (50 мин.)
Всего - 7 часов ходьбы чистого времени.
ТРОПА КУЛИКА
Чамба - Херельган (35 мин.)
Херельган - Первая Макикта (90 мин.)
Первая Макикта - Фара От Вездехода (15 мин.)
Фара от Вездехода - Вторая Макикта (50 мин.)
Вторая Макикта - Крышка От Кастрюли (15 мин.)
Крышка От Кастрюли - Третья Макикта (100 мин.)
Третья Макикта - Стоянка Людоедов На Хребте Вернадского (90 мин.)
Стоянка Людоедов На Хребте Вернадского - Купальня Зоткина (50 мин.)
Купальня Зоткина - Кражуркан (50 мин.)
Кражуркан - Хушма (50 мин.)
Хушма - Пристань (20 мин.)
Всего - 10 часов ходьбы чистого времени.
Мир проходящему!
|